Том 3. Сказки для умных - Страница 166

166

— А вдруг в пустыне начнется засуха и возникнет огневая опасность? Предусмотрены ли должные охранительные мероприятия? — нахально вмешался Противопожарный ребенок.

— Над этим мыслят люди повзрослее и поумнее тебя, — сдержанно ответил я. — А ты, двоечник, лучше бы о том позаботился, чтобы тебя твои неразумные родители воспитывали построже!

Это поучительное мое замечание вызвало недоброжелательную реакцию папаши и мамаши. Вагонная публика, вслушивавшаяся в спор, но ничего в нем не понимавшая, приняла сторону родителей Противопожарного ребенка, в силу чего я вынужден был перейти в другой вагон.

Древняя заповедь гласит: «Отыди от зла — и сотворишь добро». Покинув склочный вагон и очутившись в соседнем, я сотворил себе добро: я встретил там друга. Когда-то мы с ним учились в одной школе, но потом я пошел по линии изобретательства, он же выбился в поэты. Однако дружба наша с годами не зачерствела, время от времени мы встречались.

Вы, уважаемый читатель, конечно, встрепенулись: что за поэт, да какой он из себя, да как его зовут? Но я, учитывая головокружительную скромность и некоторые другие свойства характера моего друга, закодирую его так: П-Р (Поэт-Рецидивист). Дело в том, что, когда он выбросил в свет первую свою книгу, критики ее не одобрили, а когда он разродился второй, в одном журнале появилась статья «Рецидив прежних ошибок».

Мы дружески поздоровались. П-Р сообщил мне, что ездил в город, а теперь возвращается в Твордом, расположенный на одной из станций этой железной дороги. В Творческом доме он трудился над новой блестящей поэмой. Затем он поинтересовался, как идут дела в моем НИИ, скоро ли мы продвинем северных оленей на знойный юг.

— Пока что имеются некоторые отрицательные явления, — ответил я, а затем объяснил П-Р цель своей поездки и попросил его оказать мне посильную помощь.

— Дач в Хворостове снимать мне не приходилось, — ответил он. — Но старая дружба не ржавеет. Я сойду на твоей станции и помогу тебе. К твоему одинокому уму я приплюсую свой ум — и из нас возникнет мощный мозговой трест. Наш девиз: «Динамизм и дипломатичность!»

Поезд подкатил к Хворостову, мы направились в поселок. Когда проходили мимо закусочной, я предложил П-Р зайти и принять по чарке для поднятия динамизма.

— Никаких чарок! — отрезал он. — Разве Юлий Цезарь «принял чарку», перед тем как форсировать Рубикон?! Разве «принял чарку» Наполеон, перед тем как вступить на Аркольский мост?! И, наконец, разве я «принимаю чарку», перед тем как сесть за письменный стол?! Нет! Трезвость — вот основа великих деяний!

Мы начали обход. Увы, все всюду было уже занято. Наконец, нам посоветовали толкнуться к Богдыханову — этот куда-нибудь да затиснет. Богдыхановская дача оказалась большой, двухэтажной, с двумя верандами; крышу увенчивала застекленная башенка.

Вокруг основного строения теснились сарайчики, в них тоже кишели дачники. Богдыханов и Крысанида Михайловна (его жена) приняли нас в своей личной комнате, обитой коврами и оснащенной двумя телевизорами.

— По профессии не музыкант? — начала допрос Крысанида.

— Упаси боже! — воскликнул П-Р. — Он — изобретатель, человек тихой профессии. Конструирует зонтики для оленей.

— Люблю культурных, — откликнулся Богдыханов. — Я тоже, между прочим, квадрат гипотенузы знаю, Эйнштейна почитываю. Лично знаком с его теорией вероятности происхождения человечества от обезьян.

Затем супруги задали мне ряд вопросов: не сидел ли я по мокрому делу, не лунатик ли, не собачник ли. Получив успокоительные ответы, стали совещаться. В разговоре между собой они называли своих жильцов не по именам и фамилиям, а применяли шифрованные наименования.

— Если Жабу Очкастую перегнать на вторую веранду, а туда Сыча Сонного подселить, а в ванную Бочку Пучеглазую из подвала перегнать, то освободится место для этого, — Крысанида оценивающе поглядела на меня, — для этого Хмурого Сморчка.

— А может, Сморчка этого в восьмой подвальный отсек поместить? — предложил Богдыханов.

Я вслушивался в их деловое собеседование, и меня коробило, что они говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Огорчило и то, что дама с ходу приклеила мне клеветническую кличку. Но, с другой стороны, наличие прозвища обнадеживало: ведь это означало, что я уже не безымянный нуль, что я включен в некую систему.

— Извините, а как у вас со здоровьем? — спросила вдруг Крысанида.

— На здоровье не жалуюсь! — ответил я и улыбнулся бодрой улыбкой.

Но ответных улыбок не последовало.

— Помнишь, Крысанидушка, у нас в запрошлом году Хороший веранду снял?.. Побольше бы таких дачников! — вздохнул Богдыханов.

— Как не помнить Хорошего! — откликнулась Крысанида. — Снял веранду, за два месяца вперед уплатил, а на третий день поехал в город — и помер. И никаких претензий! Побольше бы таких порядочных людей!

— Уважаемые супруги! — воскликнул П-Р. — Поражаюсь той творческой точности, с которой вы охарактеризовали моего друга. — Да — именно Хмурый! Да — именно Сморчок! Но под этой хмуростью, под этой сморчковостью таится душа хорошего человека, недаром он рос под моим облагораживающим влиянием! Он только из деликатности не признался вам, что в этом году у него было семь инфарктов. Противник лести и ловкачества, живет он в дымке голубой, но прочный гроб со знаком качества уже спланирован судьбой! Дорогие супруги! Усладите закатные дни Хмурого Сморчка! Дайте ему кусочек жилплощади! Он честно внесет свои деньги вперед — и скоро, надеюсь, достойно умрет. Он к даче уже подготовлен иной — его ждут два метра землицы родной. С жилплощади этой он прыгнет, как рысь, в бессмертное лето, в небесную высь.

166