Между тем в газетах стали появляться запросы читателей — почему отстает наша крылодельная промышленность. Появились карикатуры на БЭБИ и на подчиненное ему заведение Гусьлебедь. Директор БЭБИ вызвал Лежачего и потребовал, чтобы тот в кратчайший срок подготовил крылья к сдаче в массовое производство.
Лежачий заверил директора БЭБИ, что через два месяца будет создан опытный образец крыльев.
Действительно, вскоре чертежи творчески обогащенных и модернизированных крыльев были готовы. Своих мастерских у заведения не имелось, и для ускорения дела чертежи правого и чертежи левого крыла и чертежи дополнительного оборудования были отданы трем разным предприятиям. Правое крыло досталось быткомбинату «Зарница», производившему мясорубки, кофейные мельницы, гитарные струны и обувную фурнитуру; левое — бытпромобъединению «Рассвет», делавшему спортивные гири, металлические портсигары, рыболовные блесны, а также мышеловки и жестяные похоронные венки. Дополнительное оборудование взялись изготовить авторемонтные мастерские при БЭБИ.
Тем временем во дворе заведения была выстроена семиметровая вышка — на манер тех, что стоят на водных стадионах. Дело в том, что полет на модернизированных крыльях мог осуществляться только с высоты. Затем были отпечатаны красивые пригласительные билеты для представителей БЭБИ и прессы. За две недели до испытания крыльев в НТЗовской многотиражке появилась песня, сочиненная поэтом Переменным:
Эх вы, крылья мои, крылья,
Крылья легкие мои,
Вы летите без усилья,
Как летают соловьи!
Вы летите легкой тенью
Через поле, через лес,
Чтобы слава заведенья
Возрастала до небес.
Мы свершим свои задачи,
Высь нас манит и зовет, —
Ведь недаром сам Лежачий
Возглавляет наш полет!
Песня разучивалась на спевках всеми сотрудниками НТЗ Гусьлебедь, а автору ее, в качестве поощрения, сам Лежачий разрешил опубликовать в очередном номере многотиражки любовно-упадочное стихотворение:
Посетила Муза
Члена профсоюза,
И стихи сложил он о своей тоске:
Ты меня, Людмила,
Без ножа убила —
Ты с другим ходила вечером к реке.
В лес пойду зеленый.
Встану я под кленом,
Выберу я крепкий, качественный сук...
Есть веревка, мыло...
Прощевай, Людмила!..
Зарыдают лоси, загрустит барсук.
Так как А. Возможный числился все же одним из авторов крыльев, то Лежачему было неудобно не пригласить его на испытание опытной модели. Это могли бы воспринять как зажим. Поэтому Лежачий, зная нелюбовь Возможного к дальним поездкам, послал в Ямщиково двух сотрудников заведения — с тем чтобы они уговорили его приехать. Кроме того, им было поручено вручить Алексею Возможному текст речи — тот должен его заучить и произнести после испытания крыльев. Речь была составлена поэтом Переменным под руководством самого Лежачего. Проза там чередовалась со стихами:
...Трепеща от радости, хочу выразить свою благодарность корифею крыловедения товарищу Лежачему, а также восемнадцати моим славным соавторам за то, что они творчески переосмыслили мой скромный проект и подготовили крылья для массового производства.
Спасибо тебе, о Лежачий,
Спасибо — из сельской глуши!
Трудился ты с полной отдачей —
И крылья твои хороши!..
Вскоре оба сотрудника — секретарша Лежачего Малина Стриптизоявленская и крыловед-эстетик Виктуар Площицын — прибыли в районный город, а там на подотчетные деньги наняли легковую машину и под вечер были в Ямщикове. Они зашли к Возможному, и тот согласился ехать. Гости пробыли в доме недолго, они решили ждать Алексея в машине.
Пока Алексей собирался в дорогу, Стриптизоявленская и Площицын завели разговор о Возможном. Они разговаривали при шофере, которого считали человеком темным, — а он все запомнил.
— Даже серванта нет — вы заметили? — сказала Стриптизоявленская. — А еще изобретатель называется!.. А как старуха-то на нас смотрела — вот-вот в глаза плюнет. Не любят здесь культурных людей!
— Да, дико живут, — согласился Площицын. — Книг, правда, у него много, но ведь книги-то нынче недорогие, этим не удивишь. А вот я по двору проходил — заглянул в сарайчик. Думал — гараж, а там корова! Смех! Вместо машины — корова! А еще изобретателем себя считает... А жена у него ничего, красивая.
— Но вы заметили, как она одета? По моде восемнадцатого века!.. И уже ребенка завела. А сам этот Возможный — хам. Когда вы ему сказали, что вы один из его соавторов по крыльям, он и глазом не моргнул. Вот и работай на таких!
— Вообще не понимаю, почему его считают изобретателем, — сказал Площицын. — Совсем мальчишка еще, да и живет в деревне... И какая наглость — отказался произносить благодарственную речь! Что мы теперь Лежачему скажем?
— Хорошо бы нам уехать сейчас вдвоем, — задумчиво молвила Стриптизоявленская. — А в энтэзэ мы бы сказали, что этот горе-самоучка умер, в связи с чем окончательно утратил творческую инициативу и замкнулся в узком кругу внеслужебных интересов. Правильная формулировка?
— Формулировка-то правильная, но, к сожалению, это невозможно, может шум подняться, — высказался осторожный Площицын. — А что это за птица на заборе сидит? — Он взял свою стильную самшитовую трость, на которой было выжжено: «Люби меня — а я тебя. Память о Сочи», и вышел из машины. Послышался удар, еще удар. Затем Площицын втащил в машину мертвую сову.